Долгое время сборная СССР комплектовалась только из игроков московских и изредка ленинградских клубов. Редкими исключениями были вратари: Виктор Коноваленко и Виктор Пучков попадали в сборную из Горького и Свердловска соответственно. Защитник «Торпедо» Юрий Фёдоров стал одним из первых полевых, кто смог попасть в главную сборную страны, выступая не в Москве, и выиграл две золотые медали ЧМ (1975 и 1978 годов).
Несмотря на интерес со стороны московских клубов, Фёдоров провёл в «Торпедо» 15 лет как игрок и ещё почти столько же как тренер. Свитер защитника заслуженно поднят под своды нижегородской арены вместе со свитерами других легенд местного хоккея. И сейчас Юрия Ивановича постоянно можно видеть на играх «Торпедо». В интервью «Чемпионату» защитник сборной СССР рассказал о самых памятных моментах игры за национальную команду, знаменитых партнёрах по «Торпедо» и даже о коротком опыте игры в Японии.
«У Тарасова на тренировке невозможно было стоять — ураган на льду»
— Вы пришли в хоккей в 17 лет. Насколько долго пришлось работать над катанием и другими аспектами?
— Главное для хоккеиста — это катание, потом всё остальное. Если руки хорошие, но не умеешь кататься, то не получится ничего. Был у меня во дворе мальчишка, ровесник мой — руками и клюшкой работал очень даже, а на коньках плохонько стоял. В 17 лет у меня не было никакой хоккейной школы. Футбольная была, у нас были хороший тренер и команда, а вот хоккейной не было.
На коньках я научился кататься на массовом катании. Где-то в четвёртом классе мне дядя принёс коньки-«полуканадки»: где он их взял, вообще непонятно, я видел у ребят «дутики», более простые. Я катался в них, пока они малы не стали, дальше уже периодически катался, немного в русский хоккей играл ещё. За хоккеем с шайбой следили по радио, помню репортажи с Олимпиады в Скво-Вэлли в 1960-м.
Потом мы переехали в другой район Ульяновска, где находится автозавод. В том районе все мальчишки играли летом в футбол, а зимой — в хоккей. Там была одна-единственная на город секция, играла команда класса «Б», плюс детско-юношеская команда. Настало время, когда футбольный сезон закончился, а я уже школу закончил, работал на автозаводе в цеху у отца. Летний сезон закончился, мальчишки пошли готовиться к зимнему: где-то коньки раздобыл, попались. С тренерами собирались, там была отличная коробка, катались там, пока не было льда.
Когда пришло время получать форму, я тоже пошёл вместе с ними, и тренер Виктор Феофанович Ларионов сказал: давай езжай, всё равно будешь сдавать. Он видел, что я корявенько катаюсь, а я давно не катался. Я говорю: ну давайте. Так и пошло. 5 декабря 1966 года впервые сыграл на городском блиц-турнире как нападающий. На следующий сезон группу молодых игроков взяли в класс «Б», оставили, потом класс «А», сезон во второй лиге, потом на четвёртый сезон поехали на сборы в Кирово-Чепецк. Там были команды второй лиги и молодёжка ЦСКА. Сыграли, там признали лучшим защитником, мне и Саше Куликову предложили перейти в ЦСКА.
— Кто с вами из ЦСКА говорил: уж не лично ли Тарасов?
— Да, Тарасов. Мы приехали с поезда, с вокзала сразу во дворец, там идёт тренировка. Тарасову нас показали, он с тренировки повёл в кабинет и говорил с нами как со взрослыми людьми. Сказал, что им нужны перспективные защитники, у нас есть такой-то и такой-то, они не подходят, их нужно заменить. Всё это было с уважением, с надеждой, как с равными он говорил. По-хозяйски всё получилось: для него тренировка — священное, а он с неё ушёл говорить с мальчишками! Для него это важное дело было.
— В вашей биографии сразу бросается в глаза Чебаркуль. Была ли атмосфера там похожа на ту, что показана в «Легенде №17»?
— Армейская команда, городочек небольшой, а стадион всегда битком — каждую игру. Там показали в фильме: площадка, частокол, а потом трибуны. Там всем заведовал Владимир Филиппович Альфер, ко мне относился хорошо, по-товарищески, на нём всё держалось. Он дружил с Тарасовым, тот помогал ему, как мог. В 1969-м, например, послали туда меня, Александра Смолина и тренера Константина Борисовича Локтева на помощь: они тогда играли в первой лиге и валились.
— Самое тяжёлое упражнение, которое давал Тарасов?
— Все тяжёлые были! Стоять невозможно было, особенно когда он на тебя смотрит. На льду работали без остановок, всё время были в движении. Если это в зале занятие на атлетизм — так всегда у тебя в руках блин, и с ним надо приседать, прыгать, скакать, кувыркаться. Иногда в казарму приходишь и чуть не плачешь от такой усталости. Для меня особенно тяжело было, я пацан хиленький был: и 80 кг веса не было.
Ещё запомнился момент, когда были с Ульяновском на сборе в Уфе, там занимался ЦСКА, была игра с «Трактором» у них. Я видел цээсковскую тренировку: там все бегут, а он на них смотрит ещё так. У «Трактора» по сравнению с этим совсем легко было. Очень интенсивные и трудные у Тарасова тренировки, непростые упражнения. У пятёрки было упражнение с двумя шайбами. Было встречное упражнение, где одна пятёрка против другой играла, у игроков по несколько шайб было. Однажды Толя Ионов в центре льда сбил Тарасова, тот, пока вставал, посмотрел — а уже никого нет, все в обратную сторону убежали. Это был ураган на льду!
«Михайлов, Петров и Харламов владели всеми навыками: знали, куда бежать и как отдать»
— «Торпедо» де-юре было заводской командой. У вас была какая-то квалификация на ГАЗе?
— Нет, мы числились инструкторами по спорту. В цеху не был — в Ульяновске приходилось, да, там я числился и зарплату получал. А здесь получал деньги уже в заводоуправлении. За сезон минимум дважды приглашали в рабочий коллектив, отчитывались, что и как. Связь с коллективом всегда была, они были наши главные шефы, оценщики и игры, и поведения. Подчеркну: именно с цехом, с рабочими, не с руководством. Был момент, когда наш тренер Николай Карпов пригласил на установку перед игрой гендиректора завода Ивана Ивановича Киселёва, и тогда мы в первый раз его наяву увидели. На ковёр к руководству завода не вызывали: были партком, профсоюзы.
— В Горьком вы играли в команде, где последний сезон проводил Виктор Коноваленко. Как можете описать его именно как человека и лидера клуба?
— Он уже имел огромный авторитет, но характер у него был не тот, чтобы что-то возглавлять. Он своей жизнью жил, естественно, для молодых и ветеранов он был авторитетом — если что-то шло не так, он мог сказать, но я таких случаев не видел. Такой же игрок, как и все, но все знали, что это великий вратарь. Звёздами в советское время никого не называли, однако чемпион мира — это не только для команды авторитет, но и для всего советского хоккея. Ребята, с которыми он по молодости играл, общались с ним по-дружески, а к молодым он претензий не имел — впрочем, если что-то шло не так, по головке тоже не гладил.
— Самый памятный матч за «Торпедо» лично для вас?
— Голы помню, а вот целые матчи не врезались, на каждый серьёзно настраиваешься. Помню, когда мы с московским «Динамо» играли, 2:3 проигрывали, я на синей линии обыграл нападающего, который меня караулил. На меня выехал Валера Васильев, я его обыграл, выехал на ворота, показал бросок, сам на неудобную — и с неудобной забил. Третьяку голы забивал, даже не один — штук пять, наверное, за всю карьеру.
— Ваш самый сложный соперник по хоккейному мастерству, интеллекту?
— ЦСКА, если брать игроков — тройка Михайлов — Петров — Харламов, потом ещё успел застать звено Крутов — Ларионов — Макаров. Они владели всеми навыками: и индивидуально сильными были, и в пас могли обыграть, видели не одного партнёра, не троих, а всю поляну. Они знали, куда бежать, как отдать, когда отдать, очень сложно было. Харламов мог индивидуально раздеть, в любой момент обыграть, у пятёрки Ларионова было точно так же. При этом против них было сложнее: они мобильнее, Касатонов и Фетисов активнее подключались, а у тройки Петрова защитники постоянно менялись и были не так активны в атаке.
— А если не брать ЦСКА?
— Было трудно играть с «Химиком»: ребята там хитрые, техничные. Николай Семёнович Эпштейн знал, как их настроить, подготовить, там были мастера. Мы с ними конкурировали более-менее. С ребятами из «Трактора» дружили, серьёзный наш соперник был. «Автомобилист» был более нестабильный, чем «Трактор», хотя Свердловск город хоккейный, столица Урала, игроков талантливых немало, но были свои неурядицы хозяйственные.
— В чём была основная сила вашей горьковской тройки Варнаков — Ковин — Скворцов?
— Разноплановые хоккеисты были, у каждого свои сильные стороны. Скворцов — скоростной, обыгрывал на скорости и забивал, Вова Ковин более техничный, но очень настырный, для него никто не был авторитетом — ни Петров, ни канадцы, он своим желанием компенсировал все недостатки. Миша Варнаков был трудяга, мог сыграть и в центре, и на краю, и забить. Вместе получалось у них взаимодействие, комбинационная игра, не обделяли друг друга передачами.
Ковин и Скворцов были в команде пораньше, а Миша пришёл после ЦСКА. Там его оставляли, но он не согласился, приехал на родину. Получилась тройка, которая сформировалась в «Крыльях Советов»: в 1978-м Игорь Тузик взял меня и их троих, они вместе не играли до этого. Варнаков был слева, Ковин — в центре, а Скворцов — справа. Они там выиграли все микроматчи, львиную долю голов забили, а я девять очков за одни передачи набрал. Получилась тройка, которая была лидером не только на льду, но и в жизни: ребята вне льда могли за себя постоять, поставить на место, если что-то идёт не так.
«Идёшь по Праге — болельщики навстречу идут и смеются, никакой злобы»
— Защитникам немосковских клубов было очень тяжело пробиться в сборную. Что было для вас ключевым моментом?
— Вся сборная была в Москве: перейдёшь туда — будешь в сборной, такое условие было. Я игрой доказал, что должен быть в сборной. В Москву часто потом пытались выдернуть: например, в 1976-м хотел «Спартак». Тогда переходами занималась Спортивно-техническая комиссия, и мы там были вдвоём с Сашей Куликовым. Наше горьковское руководство договорилось тогда с СТК, что грабить не надо, разрешите только одному перейти. Я сразу сказал, что остаюсь.
— Помните ли атмосферу на пражских матчах ЧМ-1978? Действительно ли она была так накалена?
— С чехами всегда было сложно. Игроки хорошие, классные, но их поведение неспортивное: исподтишка могли сказать, ткнуть локоточек, провоцировали. Зрители были настроены, болели за своих, с их стороны откровенных провокаций не было. Мы когда жили там, гуляли — простой народ нормально был настроен. Я ещё без зубов тогда был, мы идём по улице — навстречу болельщики идут и просто смеются, безо всякой злобы. Они здорово болели за своих, самый тяжёлый соперник был.
— Кто вам из чехов больше всего запомнился в плане провокаций?
— Братья Штястны, наверное. Любой мог быть заводилой, я уже не застал игрока, который после гола лёг на лёд и стал «стрелять из клюшки» (по разным версиям, это был Ярослав Холик или Йозеф Голонка на ЧМ-1969. — Прим. «Чемпионата»). Однако ребята были классные: Недомански, вратарь Дзурилла, защитник Поспишил…
— Сборная НХЛ на Кубке вызова — самая сильная команда, против которой вы играли?
— Фетисов подметил, что то сборная мира была на самом деле. Канадцы есть канадцы, НХЛ не зря считается лучшей лигой мира. Было тяжело, но показалось, что они больше составляли ту команду [отталкиваясь] от звёзд, от имён, болельщики участвовали в выборе. Может быть, если бы копнули поглубже, взяли бы людей помоложе, но играющих, было бы сложнее.
На Кубке вызова запомнился Ги Лефлёр: он праворукий, как и я, с ним сложно было: техничный, скоростной. Бобби Кларк в то время был уже не тот, впечатление оставил такое своими выходками, но мог играть. Во второй игре мы встретились под воротами, я ему связал руки с клюшкой вместе так, что он ни дернуться, ни что-то ещё не мог.
— Какой турнир за сборную вообще больше всего запомнился?
— Больше запомнилась игра с «Филадельфией» за «Крылья Советов». У них был знаменитый центральный форвард Билл Барбер. Был момент, когда я шайбу отобрал, организовал атаку, а он сзади едет. Я это чувствую и вижу, как рассекает клюшкой. Нагибаюсь, и она раз — над моей головой, секир башка была бы. Судья это видел, дал удаление.
Самый памятный турнир — ЧМ-1975. В сборной оказался, в основном составе, играл в третьей пятёрке с Юрием Тюриным, а в атаке у нас были Сергей Капустин, Александр Мальцев и Вячеслав Анисин, причём сначала третьим был Владимир Викулов. Представляете, это третья пятёрка!
— Как в вашей жизни появился вариант с игрой в Японии?
— Не знаю даже, кто за меня мог замолвить словечко, кто порекомендовал. Там до этого Владимир Шадрин играл, мы с ним по сборной общались на Суперсерии-1974, были пересечения жизненные. Требовались защитник и нападающий, может быть, он и посоветовал, остальные варианты не знаю.
— Каким был уровень местного хоккея тогда? Только начинали?
— Ну нет. У меня есть фотография празднования 100-летия местного хоккея, и там сидят все эти старики — пытался посчитать, там человек 200. У них хоккей старше, чем у нас!
— Был ли вариант сделать его там более популярным?
— Нет, там всего шесть команд в четыре круга играло. Настоящая зима там только на Хоккайдо, остальное — так. Народ в дворцы ходил, болеть умели, а вот для развития хоккея было мало перспектив. Сумо, бейсбол там были на первых местах, хоккейных школ при мне даже не было. Хоккей преподавался в обычных общеобразовательных школах в курсе физкультуры, а уже оттуда игроков брали.
Японцы к нам относились очень хорошо, все условия были для того, чтобы мы полностью отдавались работе. Всё было очень дружелюбно, никаких отрицательных мелочей не допускалось. Жена даже с японской девушкой подружилась, у них были хорошие отношения. Были разве что провокации в консульствах насчёт островов, требования — это как митинги были. В хоккейном плане ничего такого не было.
«Я фанат «Торпедо» за стиль Ларионова, хоккей должен быть как спектакль»
— Стиль Игоря Ларионова в «Торпедо» действительно похож на советский?
— Да, и он даже дальше пошёл, более комбинационно играет, более коллективно. Для нас проброс был дикостью, вброс в зону — тоже. Тот, кто не умел делать пас, не попадал в команду, не было людей, которые не умели играть в комбинационный хоккей, не видел льда — таких не было. Нас не учили шайбу гонять по бортам, туда-сюда — найти игрока, отдать пас в клюшку, игра была такая, а не просто бросать и ничего не видеть. Философия хоккея у Ларионова приличная, это не авантюризм, не безалаберность.
— Что требовалось от защитников раньше?
— Отобрал — отдал нападающему. Всё, работа простая! Хоккей изменился, Тарасов снимал бы с игры и ругал, если защитники бы делали за воротами перепас. Сам организуй, никаких помощников не должно быть! При Тихонове уже наигрывали перепас за воротами, например, у Тарасова не было такого. Хоккей меняется. У Ларионова вся пятёрка играет, как без защитников? Они за счёт передач отыгрывают в одно касание, открывания, а раньше проще было.
— Вокруг «Торпедо» в Нижнем большой ажиотаж в последние годы. Можно ли его сравнить с ажиотажем советских времён?
— Были другие времена: телевизоров было меньше, не было интернета. Болельщики болели страшно, преданно, потом хоккей стал немного другой, на первое место вышло желание сыграть от обороны, не дать забить, зрелищность терялась, но фанаты ходили, преданность чувствовалась. В 90-е народу стало меньше ходить, но это чувствовалось. Сейчас зритель пошёл как на концерт, словно рок-звезда приехала, или фильм интересный показывают. Хоккей должен быть как спектакль в любом случае. Я фанат «Торпедо» за этот стиль, мне это интересно, болельщикам — тоже. Отношение к ветеранам у Ларионова тоже отличное.
— Вы с Игорем Николаевичем говорили лично?
— Да, часто общаемся, после каждой игры приходил, перебрасывались словами. В поездку несколько раз ездили, в московском «Мегаспорте» побывал впервые, в автобусе и самолёте вместе с ними были, с командой, никаких запретов не было.
Источник: www.championat.com
