Для истинных поклонников ЦСКА Максим Головлëв — «теневая» легенда клуба. Для остальных представлю собеседника: самый титулованный переводчик в РПЛ. 20+ лет в команде, Кубок УЕФА и четвертьфинал ЛЧ, пять чемпионств и семь Кубков России, все тренеры-иностранцы и самые крутые легионеры — он застал всё и всех. Ценнейший свидетель эпохи Гинера в футболе!
Мы много лет знакомы с Максом, как его называют все, от ветеранов клуба до юных корреспондентов-армейцев. Примерно столько же я пытался уговорить его на интервью. И всякий раз получал вежливо твëрдый отказ: «Ну кто я такой?»
В знаменательный для клуба год — 20-летия первой и пока единственной победы в еврокубке — главный специалист ЦСКА по международным отношениям наконец согласился поговорить «под запись». И выдал море увлекательных историй. Результат более чем двухчасовой беседы — перед вами. Приятного чтения!
О чём расскажем:
-
Знакомство с Гинером, уроки Артура Жорже, Игнашевич как референс -
Наказ Газзаева и «колотушки» Вагнера -
Финал Кубка УЕФА: как Вагнер заводил себя и партнёров и что сказал в перерыве тренер -
Бразильцы и Путин, ночная Москва -
Попытка побега Маазу, оруженосец Хонды, откровения Вернблума -
«Предательство» Марио
— Много лет вы отказывались от интервью. Что это — природная скромность или нежелание случайно нарушить корпоративную этику, сказать лишнее?
— Наверное, я просто так устроен — никогда не стараюсь быть на переднем плане. Не отсвечиваю. У нас основной объект внимания — игроки. Они наполняют трибуны, ради них наши уважаемые болельщики в жару и холод идут на стадион. Поэтому им вся слава и почёт. А мы бойцы невидимого фронта. Я хорошо запомнил первую фразу, услышанную в ЦСКА: «Здесь все живут командой».
— Кто автор?
— Бывший исполнительный директор клуба Дмитрий Евгеньевич Шилов. А Евгений Леннорович Гинер мне тогда сказал: «Сначала наведи порядок на своём участке, а потом уже можешь помогать другим. Если у тебя будет бардак, лезть к кому-то с советами недопустимо». До сих пор этими принципами руководствуюсь.
— Напомните читателям, как вы вообще попали из банка в футбольный клуб?
— Ноябрь 2003 года. Сидеть на шее у родителей уже было неприемлемо. Я работал в банке и параллельно учился очно в аспирантуре МГИМО. Писал диссертацию на тему «Финансовые аспекты панамериканской экономической интеграции». В один из дней охранник на стойке открывает «Спорт-экспресс», а там новость: ЦСКА увольняет Валерия Газзаева и назначает Артура Жорже. Мы удивились: чемпионский год — и вдруг увольнение, как так? Говорю ему: «Приходит португальский специалист, а я как раз португальский изучал». Он предложил подать резюме. Я отшутился: «Ты что, сумасшедший? Где я и где они? Это вообще нереально. ЦСКА легко найдёт переводчика». Посмеялись, и я пошёл своими делами заниматься. Потом с папой эту тему обсуждали. Он тоже советовал поучаствовать в конкурсе. Я отнекивался. А через какое-то время прихожу с работы домой, усталый. Родители говорят: «Позвони в институт». Набрал на кафедру и слышу: «Футбольный клуб ЦСКА ищет переводчика с безукоризненным знанием языка. Вы готовы?»
— Ваша реакция?
— На секунду задумался. Шапкозакидательских настроений точно не было. Я достаточно самокритичный человек и считаю, что если делаешь продукт, то делай максимально качественно. Смущало, что у меня полтора года после института не было активной языковой практики. Но тут же вспомнилась история из папиной молодости.
— Какая?
— Ещё при Союзе ему предлагали в институте поехать за границу, а он не решился. Позже жалел: «Не повторяй моих ошибок. Даже если впереди неизвестность, бросайся в море без спасательного круга — выплывешь. Второго предложения может не быть». И я сказал: «Согласен». 21 год прошёл, а как будто вчера было — настолько свежи эти воспоминания. В тот день моя жизнь круто изменилась. Никогда не думал, что свяжу её со спортом. Когда увольнялся из банка, коллеги недоумевали: «Ты уверен? У нас тут костюмчики, белые воротнички — зачем тебе эти потные раздевалки?» Но я уже всё для себя решил.
— Вы реально были болельщиком?
— Да-да, и именно ЦСКА! Наших хоккейных армейских звёзд — Крутова, Фетисова, Ларионова, Касатонова — с детского сада знал. С семи лет ходил на игры. Мама вспоминала: ЦСКА проиграет — Максим плачет. И папа был заядлым болельщиком. А дед — просто ярым «конём»! На кухне в коммунальной квартире у него часто разворачивались баталии с двумя соседями-спартачами, чуть до рукоприкладства не доходило. Могу представить, какую гордость испытал папа, когда его сына взяли в любимый клуб на работу.
— Разве родители не хотели для сына более «учёной» карьеры?
— Хотели. Я, собственно, и в аспирантуру пошёл, чтобы довести дело до конца и посвятить им диссертацию. Когда защитился, сказал папе с мамой: «Этот свой долг я перед вами выполнил». Попасть в институт было крайне сложно. По сути, всей семье приходилось год работать на поступление. Почти всё, что папа зарабатывал, мы тратили на моих репетиторов: математика, русский, английский, география. Целый год я целенаправленно готовился к экзаменам. Хотя в те времена это была игра в рулетку.
— В каком смысле?
— Конец 1990-х — непростое время, две войны. Если замахнулся на такой институт и пролетаешь — мог спокойно отправиться в условную Чечню. Мне советовали поступить куда попроще — только бы не уйти в армию. А я лишь бы куда не хотел. И далеко вперёд не заглядывал. Однажды Роман Юрьевич [Бабаев] произнёс фразу: «Делай что должен, и будь что будет». Тогда я её ещё не знал, но чисто интуитивно уже следовал этой установке. У меня вся семья техническая, все связисты — один я гуманитарий. Мне английский всю жизнь нравился. С пятого класса с репетитором занимался, выигрывал районную олимпиаду, сочинения хорошо писал. Общение с людьми — это моё.
Знакомство с Гинером, уроки Артура Жорже, Игнашевич как референс
— Вы рассказывали, что ещё до зачисления в штат Евгений Гинер вас лично протестировал. Как это происходило?
— В наш офис на Тверской приехал микроавтобус. Исполнительный директор ЦСКА сказал: надо отъехать. Я отпросился. Приезжаем в клуб, открывается дверь — Евгений Леннорович. Встаёт со своего кресла: «Садись, набирай номер. +55-51…» Звонили в Бразилию. Я в первый и единственный раз сидел в кресле президента, пока он прохаживался вокруг стола. Ощущения были непередаваемые. Правда, трубку никто не взял. Евгений Леннорович сказал: «Ничего страшного, потом перезвонишь».
— Какое первое впечатление на вас произвёл босс?
— Я очень тепло к Евгению Ленноровичу отношусь. Моя судьба поменялась благодаря этому человеку. Я бесконечно ему благодарен и признателен. Когда он рассказывал истории из жизни тем же Вагнеру или Карвальо, я как переводчик тоже через себя всё пропускал. Понятно, что это человек колоссального жизненного опыта и незаурядного ума, с позицией. Он досконально разбирается во всём. А его знаменитые сигары… Приходишь домой, весь пропахший дорогим табаком (улыбается). Евгений Леннорович — это глыба, тяжеловес. Человек, без которого я не представляю себя в клубе. Мне всегда было волнительно переводить его переговоры: не дай бог где-то нить упустишь! В 20 с чем-то лет я чувствовал себя сапёром на минном поле: только бы не подорваться! Вроде бы не страшно что-то переспросить, если недослышал или недопонял, но я старался с первого раза максимально точно доносить смысл сказанного.
— Он сам вёл переговоры с иностранными партнёрами?
— В большей степени это касалось общения с футболистами. Вагнера Евгений Леннорович вообще как сына воспринимал. Он часто приглашал бразильцев к себе — просто поговорить. Очень тепло к ребятам относился. Они все у него будто под крылышком у любящего отца были. Мне тоже было безумно интересно в этих беседах участвовать.
— В 2004-м вы пришли в клуб, а через полтора года выиграли Кубок УЕФА. Сегодня это не кажется сном?
— До Кубка УЕФА я прошёл достаточно большой путь. Официально вышел на работу 4 января 2004 года. Как сейчас помню первый день в клубе. Старый манеж «Динамо» в Петровском парке. Первое впечатление — машины. Думал, в МГИМО хороший автопарк, но тут было намного круче. Помню, перешептывания: «Сэм приехал» — Семак в смысле. Они как раз в 2003-м впервые чемпионами России стали. А я по пути на тренировку судорожно перечитывал главу по спорту в учебнике португальского языка. Зацепился за одно слово — нигде не найду перевода. И вот Артур Жорже выстраивает команду, здоровается. И произносит это самое слово!
— Паника?
— Думаю: «Ну привет, началось…» В голове завертелось: «Куда я попал? Жил же себе спокойной жизнью…» Но выкрутился как-то. Помощники Артура ещё не приехали, и он сам проводил тренировку. Футболисты туда-сюда бегали между двумя боковыми линиями, и я вместе с ними перемещался, переводя распоряжения тренера. Новые термины приходилось впитывать буквально на ходу. Погружение было очень резким.
— Жорже никогда не заводил с вами задушевных бесед?
— Он в основном с помощниками общался, а я с краешка сидел и во все уши слушал их беседы, набирал лексику. Как раз тогда я начал пробовать синхронно переводить. Если хотя бы на две-три секунды отпустишь речь — можешь потерять смысл или упустить детали. Хочешь не хочешь, ты должен следовать за оратором, как второй пилот за первым. Последующий этап — это когда ты понимаешь все слова, но не можешь собрать их воедино. А ещё через какое-то время у тебя этот пазл начинает сходиться. Дальше встаёт задача правильно всё донести и самому себя не заглушить, чтобы услышать следующую часть.
— Артур не казался потерянным в России?
— Понятно, что на иностранного специалиста всегда возлагаются определённые надежды, тем более что он пришёл в чемпионскую команду. Наверное, у них были некоторые сложности здесь. Но я тогда не особо погружался в его проблемы — мне главное было свою работу качественно сделать. На первых порах мандраж перед теориями или тренировками был такой, будто в администрации президента предстоит важные переговоры переводить.
— Вы серьёзно?
— Конечно! Во-первых, перед тобой сидит чемпионская команда. Во-вторых — новый специалист. И если на звене переводчика оборвётся какая-то связь, и те, и другие будут недовольны. Какое-то время меня прямо потряхивало прилично. Я порой на Серёжу Игнашевича украдкой поглядывал: всё ли ему понятно? Нравится ли мой перевод?
— Почему именно Игнашевич?
— Он как референс был. Если Игнашевич одобрит, то и остальные одобрят. Сергей в высшей степени профессионал — больше 20 лет его знаю. Мы же вместе пришли в команду в 2004-м — я, Алдонин и Игнашевич. Практически ровесники: Сергей 1979 года рождения, мы с Женей — 1980-го. Они в одной комнате на третьем сборе в Нидерландах жили. У них потом своя траектория пошла, у меня — своя. Уже на позднем этапе Игнашевич учил молодых: если делаешь лесенку на тренировке, то делай чётко, в каждый квадратик наступай. Потому что это твоё тело, и от него зависит твой успех. Даже я в своей работе старался максимально равняться на профессионализм Сергея. Это была лучшая школа. Мне посчастливилось работать с незаурядными людьми, которые тебя тоже невольно заставляют совершенствоваться и расти над собой.
Наказ Газзаева и «колотушки» Вагнера
— Но вот с Жорже вы проработали недолго.
— Полгода, если быть точным. Летом 2004-го произошла перестановка. Мне позвонил Александр Григорьевич [Стельмах] и сообщил о возвращении Валерия Георгиевича. К тому времени из легионеров уже были Феррейра с Карвальо, а Вагнер пришёл как раз после Газзаева. Валерий Георгиевич сразу распорядился: «Твоя задача — научить их русскому языку».
— Что ответили?
— Осторожно возразил: «Я вообще-то не репетитор. Я говорю на языке, но для обучения нужна методология. Преподавательская деятельность в определённой степени отличается от переводческой». Валерий Георгиевич махнул рукой: «Ничего не знаю — через полтора-два месяца они должны заговорить на русском языке».
— Но всё обошлось?
— Потихоньку утряслось. Со временем он увидел, что ребята всё понимают. Сработались. Я со своей стороны делал всё, чтобы у них не было дискомфорта в общении между собой. Я и сейчас считаю синхронный перевод своей сильной стороной. Единицы смысла не теряю в процессе. Валерий Георгиевич увидел, что всем в такой конфигурации удобно, и больше мы к этой теме не возвращались. А наших слов они и сами волей-неволей набирались. Под конец выступлений в ЦСКА и Вагнер, и Марио могли на русском что-то сказать.
— Газзаев — человек советской закваски, авторитарного склада характера. Тяжело с ним было?
— У него не забалуешь. Но если ты всё делаешь правильно и максимально отдаёшься делу, то работать с ним было даже приятно. Но я, опять же, был под прикрытием бразильцев. А они радовали глаз Валерия Георгиевича своей игрой. От Даниэла он вообще в восторге был. Да и Вагнера сильно любил. А я вроде как под их крылышком, сбоку припёка, и мне особо не прилетало, как могло прилететь кому-то из обслуживающего персонала. Он частенько вызывал их на индивидуальные беседы, мне очень нравилось их переводить. Когда видел, что между российским топ-тренером и топ-игроком устанавливается связь, для меня как переводчика это было огромное удовольствие. Тебя в этот момент будто бы нет в комнате, но ты создаешь коннект между людьми. В моём понимании это высший пилотаж, когда люди, говорящие на разных языках, с твоей помощью могут погрузиться в глубокие темы, обсудить какие-то моменты по игре или вообще по жизни, как будто говоря друг с другом на своём родном языке.
— Какое первое впечатление на вас произвёл Вагнер?
— Он приехал буквально с корабля на бал. Сразу на предыгровую тренировку попал. Лёг на кушетку, Василий Демченко, массажист, ему ноги встряхнул: «Ничего себе колотушки!» Бедра у Вагнера мощные были. Затем он надел свои чёрно-жёлтые, по писку моды, бутсы, зашёл в квадрат, раз-два пошёл в отбор и больше, по-моему, внутрь не возвращался. После ужина на теории Вагнера прямо вырубало — он же только прилетел. Я его в бок толкаю: «Спокойно, не спать». Кое-как досидел он до конца, а после пошли к нему в комнату нарезку с его лучшими моментами на DVD смотреть — Вагнер с собой диск привёз. Потом мы поехали в Баку, с «Нефтчи» вничью сыграли. Во втором матче на «Динамо» Вагнер вышел со скамейки, принял, забил — и завертелось…
Против «Рейнджерс» Вагнер отличился в обоих матчах. Когда в гостях оставалось дотерпеть семь минут, для меня время остановилось — внутри всё холодело. Но там удержали ничью и в Лигу чемпионов вошли. Могли даже из группы потом выйти, выиграй «Челси» у «Порту». К сожалению, лондонцы уступили, и мы перешли в Кубок УЕФА.
— Но с этого начался поход за трофеем!
— Зимой нас Валерий Георгиевич собрал в Краснодаре и сказал: «Ребята, мы начинаем поход за Кубком УЕФА. Я уверен, что нам это по силам». Тогда эти слова казались из области фантастики. Но я привык брать под козырёк и понял, что так тому и быть. Первый матч с «Бенфикой» в Краснодаре сложился успешно для нас. Я ещё подумал: «Ничего себе, а мы, оказывается, можем!» Потом «Партизан» прошли. Даниэл начал раскрываться на поздних стадиях турнира. Как он с «Пармой» сыграл! Два забил, ещё и Вагнеру отдал. А Вагнер всё делал настолько легко и непринуждённо, словно вообще не прилагал усилий.
— Как для себя объясняли его феномен?
— Он говорил: я невысокий, центр тяжести низкий, руки расставлю — никто не подберется. Мяч только шёл к нему, а у него уже три-четыре варианта продолжения атаки в голове было. Он заранее знал, кому и куда отдать пас. Вагнер приехал к нам с очень высоким уровнем мастерства и уверенности в себе. Со стороны всё, что он делал, выглядело настолько простым, что казалось: сейчас сам выйду и точно так же развернусь. Когда то поколение сошло, я иногда ловил себя на мысли: почему нельзя сделать так, как делал Вагнер? Возможно, в силу того, что я с молодости наблюдал за этими большими мастерами, поэтому и воспринимал выполнение их технических элементов как должное. Теперь понимаю: наверное, эта кажущаяся лёгкость была сродни гениальности. Для кого-то эти вещи проще простого, а кто-то просто не рождён для них.
— У Карвальо ведь не всё сразу заладилось в ЦСКА?
— У Даниэла 2004-й не особо задался: сначала одна травма, передней поверхности бедра, потом рецидив. Практически весь год он провёл в лазарете. А в 2005-м Карвальо прошёл с Валерием Георгиевичем всю межсезонную подготовку и решающие матчи Кубка УЕФА великолепно отыграл.
Финал Кубка УЕФА: как Вагнер заводил себя и партнёров и что сказал в перерыве тренер
— Как для вас прошёл день 18 мая 2005 года?
— Такой уровень волнения я переживал, наверное, только в Глазго, когда решалось: попадём или не попадём в Лигу чемпионов. А перед финалом Кубка УЕФА мы четыре дня жили в Лиссабоне. Pestana Palace, шикарный отель. Обычно я стараюсь контролировать эмоции, но в день матча накатило ощущение, что на нас смотрит весь свет, а мы летим куда-то на Луну. Сложно было не поддаться панике. Но я посмотрел на Даниэла — как он шутливо раскланивался с лакеем на выходе из отеля, как переодевался и выходил на разминку. Своей невозмутимостью Карвальо меня успокоил.
У Вагнера, наоборот, глаза горели. Обычно он делал в раздевалке короткие переступчики, заводил себя. А тут начал повторять — словно сам себе и вместе с тем всем: «Кто боится — лучше не выходите на поле. Пусть играют те, кто горит». Глядя на Вагнера, на Даниэла, я понял: нам есть что противопоставить «Спортингу», мы тоже серьёзная сила.
— Какие волшебные слова нашёл Газзаев при счёте 0:1?
— Уже не помню, что он говорил по тактике. В памяти отпечаталась одна фраза: «Кого вы испугались? Идите и переверните игру!» И так проникновенно, мощно это прозвучало! Вагнер с Карвальо и так никого там не боялись. Но русскоязычной части команды, возможно, как раз этих слов и не хватало. После такого эмоционального всплеска ребята сразу преобразились. На второй тайм они вышли с совершенно другим настроем. После гола Алексея Владимировича [Березуцкого] уже только мы доминировали. Там, правда, был ещё один ключевой момент.
— Штанга?
— Ага, Рожерио с близкого расстояния пробил по воротам. Мяч попал в штангу и отлетел в руки к Игорю Владимировичу [Акинфееву], и с этого покатилась наша третья голевая атака. Карвальо отдал на Вагнера, и тот сделал счёт 3:1. В этот момент я поднял глаза на трибуны и увидел, как начали редеть ряды португальцев. Ещё мелькнула мысль: что же вы команду раньше времени бросаете? Если вы так любите футбол, будьте со своим клубом до конца. Но при 1:3 они потеряли веру. Минут за 10 до финального свистка стадион опустел. А дальше началось что-то невообразимое.
— Что?
— Сумасшедший выплеск эмоций. Я бежал по полю и до конца не верил, что это происходит со мной. Осознание пришло только в самолёте. Хотя там как раз бурных торжеств не было — какое-то опустошение навалилось. Но когда Серёжа Игнашевич в Москве вынес кубок на трап, мне показалось, весь аэропорт был забит фанатами. Пришлось в военном режиме, короткими перебежками добираться до автобуса — иначе толпа нас куда-то унесла бы. Сейчас только понимаю, насколько значимое событие мы тогда совершили, если всю ночь люди праздновали, а под утро приехали нас встречать. Для них это было из ряда вон. А в моём представлении победа ЦСКА стала сплавом русского мужества и бразильского изящества. За полтора года команда настолько сплотилась, что ей никто не страшен был.
Бразильцы и Путин, ночная Москва
— На торжественном приёме у президента вы тоже переводили?
— А я на приём не попал. Сначала сказали, что мне не обязательно там быть, и я поехал по своим делам в университет, решать вопрос с диссертацией. А потом звонят: срочно приезжай. Сорвался, полетел, но не доехал: подъезды к Ново-Огарёву уже были перекрыты. Я постоял немного, развернулся и уехал домой. В мэрию ходил, а к президенту — нет.
— Бразильцы там дурачились?
— У нас до сих пор на базе висят фотографии оттуда — по ним и могу судить, что происходило на этой встрече. Вагнер даже там показал свою личность и силу характера. Этот человек ни перед кем не тушуется и не склоняет голову. У него такой менталитет: если я личность, могу и президенту России показать, как чеканить мяч. Не думаю, что кто-то из наших на такое решился бы. Может быть, в силу более сдержанного характера. Но бразильцы — это другая стихия, у них другой склад ума. Оттого и общаться с ними интересно. Это совершенно другая культура. После обучения в университете и школы Артура Жорже Вагнер с Карвальо на подводной лодке погрузили меня в свою языковую среду. Мне пришлось уйти с португальского на бразильский диалект. И сейчас для меня высшая похвала, когда новые бразильцы в ЦСКА меня не могут распознать как переводчика, а воспринимают как своего и спрашивают: «Ты из какого штата?»
— Многолетний повар ЦСКА Николай Косарев рассказывал мне, как Карвальо страдал на жёсткой диете. Вам тоже жаловался на жизнь?
— Даниэл привнёс в меню на базе новое блюдо: бифштекс с кусочком сыра. Всем так понравилось, что стали готовить на постоянной основе. Но, конечно, Карвальо злоупотреблял сладким. Очень любил газировки, плюс от природы он немножко склонен к полноте. Газзаев не раз повторял ему: «Даниэл, диета». Карвальо кивал: «Да-да-да».
— Вагнер — самый отвязный легионер из тех, с кем работали?
— Он очень любит жизнь, футбол, свою профессию. Вагнер рассказывал, что спал с мячом, когда был маленьким. В нём сочетаются полная самоотдача на поле и отвязность в жизни. Почему ему прозвище Лав дали? Он же на сборах в Бразилии умудрился сбежать из тренировочного лагеря: перелез через забор и уехал куда-то куролесить. Человек просто проживал жизнь на максимуме! Вагнер ощущал себя личностью и считал, что может хорошо погулять, а после так же хорошо сыграть. Одно другому у него не мешало. Конечно, это неординарный человек. И он до сих пор играет! Мы недавно общались, и Вагнер сказал, что будет играть до мая, а там, возможно, ещё на год продлит карьеру. Недавно он выиграл чемпионат штата Санта-Катарина. За ним и в 40 лет стоит очередь — три-четыре команды! В России, кроме Игоря Владимировича, из той плеяды никто уже не играет, а Вагнер на два года старше. Все передряги, в которые он попадал, не только не сломили его, а, наоборот, только придали жизненного импульса.
— Бедное происхождение, детство в фавелах — проявлялось в его поведении, поступках?
— Он абсолютно неиспорченный. Вагнер прошёл, как мы говорим, и Крым и Рим. Но при этом сохранил лицо и остался благородным, честным, открытым человеком. Да, он может быть резковат порой, способен вспылить. Была пара эпизодов, когда он вставал на дыбы, если ему что-то не нравилось. Приходилось чуть-чуть одёргивать. Но всё равно он оставался в ЦСКА своим в доску. Если надевал футболку, то отдавал себя по максимуму. Самое удивительное, что в общении неординарные личности были очень простыми. На моём веку встречались игроки, к которым на хромой козе не подъедешь. Такое самомнение, что остаётся только извиняться: «Простите, что вас потревожил». И при этом на поле человек ничего не показывает. Ты понимаешь, что его орбита низенько-низенько, но шума от него, мусора информационного — огромное количество. И тем не менее ты с ним работаешь, выполняешь свои обязанности.
— Вагнер не такой?
— Полная противоположность! Можем хоть сейчас набрать — и он ответит, спросит, как дела, здоровье. Все наши просьбы — записать видео, поздравление — человек выполняет на раз-два. В ЦСКА то же самое было. Надо поехать в детский дом, на автограф-сессию или интервью — Вагнер без проблем это делал. При всём своём величии он оставался очень человечным человеком. Наверное, люди высокого полёта во всём такие. Если он из фавел поднялся на эту орбиту, видимо, имеет какую-то отметину Всевышнего. Он и в основной работе добился больших успехов, и по жизни остался человеком с большим сердцем.
— В чём ещё это проявлялось?
— В отношении к окружающим. Вагнер обращал внимание на людей, которые всегда в тени, — врачей, массажистов, администраторов. Кстати, Никола Влашич такой же. Тоже игрок с большой буквы, но никогда не забывал о персонале. У него со всеми были замечательные отношения. Я удивлялся: как так, человек уже где-то в космосе в футбольном плане — и в то же время не забывает о ближнем. Всегда обнимет, поинтересуется делами, добрую шутку отвесит. Когда бы кто спросил у администратора, как дела у него в семье? Зачем это футболисту? А Влашич спрашивал. И ещё несколько игроков у нас таких было.
— Вам же не раз приходилось разруливать проблемы Вагнера то с ДПС, то ещё с кем-то?
— По молодости-то приходилось, конечно (улыбается). Надеюсь, срок давности уже прошёл и что-то можно рассказать. После Вагнера у нас вновь пришедших предупреждали: ребята, ночная московская жизнь опасна — все всех знают, поэтому соблюдайте осторожность. А Вагнер любил эти вещи. Однажды его несколько раз подряд за ночь тормозили дэпээсники. Только с одними разобрался, через Звенигородский мост переехал — опять здрасьте, приехали. Я снова объясняю по телефону: «Товарищ инспектор, это наш игрок, он больше так не будет, права терять нельзя. Обещаю, что клуб проведёт разъяснительную работу». И Даниэл в такие истории попадал. А Жо как-то парковался у своего дома, перепутал газ с тормозом — и всю облицовку со стены обвалил. И тут пришлось ситуацию урегулировать. Всяко бывало с ними, но больше на начальном периоде. Потом-то они подуспокоились. А после ухода первой бразильской плеяды, года с 2011-го больше ничего такого не происходило.
— В Москве эта компания карнавалы устраивала?
— Даниэл иногда собирал вечеринки. Помню, однажды пришёл к нему домой на Маршала Жукова. Сидит компания — человек семь. Взяли кто тарелку, кто вилку, кто ложку — и давай какой-то ритм выстукивать. Сами себе настроение создают, и им по приколу! Чего осуждать или удивляться — они так живут. Эту свою культуру они привозили к нам, как любимую фасоль или рис. Я помню, когда «Рейнджерс» прошли, Вагнер позвал меня на обед в гости. Как раз к нему мама приехала. И она наготовила полный стол: белоснежный рис, кастрюля фасоли с колбасками. Всё было настолько вкусно! Мне всегда были интересны другие культуры. Но когда ты не просто общаешься, а ещё и к образу жизни прикасаешься, то ещё больше обогащаешь себя.
— Поездка в гости к Вагнеру в Бразилию была незабываемой?
— Это точно. Декабрь 2006 года. Изначально нас Даниэл пригласил. Летели разными рейсами — договорились уже на месте встретиться. Прилетаем с невестой в Сан-Паулу — и попадаем в «рождественский хаос». Кучу рейсов отменили, весь терминал кишмя кишит людьми. Что делать? Ни связи, ни телефонов. У меня внутри прямо всё похолодело. Я понимал, что из Сан-Паулу нужно местной компанией лететь в Порту-Алегри. Прижались с сумками к какой-то очереди. Подходит бразилец, демонстративно снимает ленту и нас отсекает от общей толпы. А после объявляет: «Люди, в этой стране много чего неправильного, но давайте хотя бы в одном поступим правильно — не позволим этим двоим пристроиться к очереди. Эй вы, идите в конец». Говорю: «Красавец, молодец, победил. Только никто и не собирался никуда пристраиваться — нам бы просто понять, как быть дальше». И в этот момент колоссального стресса, практически отчаяния я слышу голос в 15 метрах: «Макс!»
— Кто это был?
— Пауло Пайшао, наш тренер по физподготовке! Это был подарок судьбы, палочка-выручалочка! Панику и растерянность сменила эйфория. Они тоже прилетели в Сан-Паулу, как-то нашли нас. Пауло скомандовал: «Быстрее давайте паспорта. Роналдиньо Гаушо прислал свой джет, сейчас полетим».
— Уровень!
— Да! Нас провели в отдельную дверь, посадили в восьмиместный самолёт и с комфортом доставили в Порту-Алегри. А там уже встретила жена Карвальо и отвезла домой. Так и началось наше бразильское приключение. Через три дня приехал Даниэл, и мы с его отцом на машине совершили путешествие из Порту-Алегри в Риу-Гранди. По дороге несколько раз останавливались, пережидая циклонные ливни с молниями. А Риу-Гранди знаменит своими мелкими пляжами — они даже в Книгу Гиннесса входят. Ты можешь идти 500 метров, а воды по пояс будет. Насколько нервно эта поездка начиналась, настолько гладко и мягко пошла потом.
— До Вагнера-то доехали?
— Да, к Даниэлу мы приехали на католическое Рождество, а к Вагнеру в Рио прилетели на два-три дня после Нового года. Вагнер живёт в достаточно престижном районе, на берегу океана. Мы всё на Копакабану и к статуе Христа Спасителя рвались, но Вагнер сказал: «Макс, извини, никто не в состоянии сейчас садиться за руль, поэтому давайте сами». В период отпусков у них день меняется с ночью: музыка до трёх утра. Удивляюсь, как соседи не возмущаются — у нас бы давно наряд вызвали (смеётся). А в Бразилии это в порядке вещей.
— Правда, что Вагнер вас с невестой уложил спать в комнате тёщи?
— Что-то типа того. Он сразу показал комнату: здесь вы будете спать. Смотрю: две кровати, на одной лежит какой-то человек. Моя невеста изумилась: «Мы что, тут будем спать?» Ну да, говорю, у бразильцев в этом плане всё просто: есть свободная кровать — ложись.
— Что ещё удивило?
— Перед Рио нас стращали: все украшения, камеры на улице снимайте — не то унесут вместе с вами. Мы пешком до пляжа прогулялись и никакой агрессии не увидели. Наоборот, когда супруга чуть перегрелась на солнце, люди сбежались отовсюду и бросились помогать, принесли воды, хотели скорую вызывать — такой уровень человеколюбия! Удивило, что вода в океане, несмотря на жару, ледяная. Но местным нравится. Они сначала плавятся на солнышке, а после охлаждаются в море.
Попытка побега Маазу, оруженосец Хонды, откровения Вернблума
— Кто из иностранцев ЦСКА был самым тяжёлым клиентом? Моусса Маазу не в вашем ведении находился?
— Маазу больше на французском общался и в целом был наименее понятен мне и прогнозируем. Говорят, чужая душа потёмки, но здесь реально ты не знал, чего ожидать. Апогеем стал его побег с базы. Он просто перепрыгнул через забор и пошёл по направлению к Калужскому шоссе.
— Это на ваших глазах происходило?
— Да. Повезло, что я стоял на крыльце и заметил его идущим по дороге мимо шлагбаума базы. Был бы Маазу в гражданском — может, я с такого расстояния и не разглядел бы его. А он в форме шёл, в красно-синем костюме ЦСКА. Я сразу позвонил Роману Юрьевичу: «Тут Маазу куда-то собрался». А он мне: «Быстрее останавливай его!» Я ускорился: «Маазу, надо вернуться!» Я не был погружён во все подробности, но тогда Моусса исполнил что-то из ряда вон выходящее.
— Как вам работалось с Хондой? Он всегда был отстранённым, на своей волне или что-то человеческое в нём изредка проскальзывало?
— Это был период, когда я перешёл на английский язык. Бразильцы разошлись, из иностранцев остался Секу Олисе. Потом пришли Понтус, Муса, Эльм, Хонда. Кейсуке был европеизированным японцем. Старался говорить на английском языке. Если у меня какие-то слова слышал — брал себе в копилочку. Но в то же время в нём чувствовался самурай, знающий себе цену. Он никогда не раскрывался. За ним повсюду следовал верный оруженосец и по совместительству тренер. Наши его уже как сына полка воспринимали. Михаил Николаевич Насибов, царство небесное, говорил: «Йошко, иди сюда, чаю тебе налью».
Парикмахера Хонда тоже выписывал из Японии. Тот специально прилетал в Москву, чтобы сделать ему стрижку и покрасить в блондина. Да и в целом было ощущение, что душой и сердцем Кейсуке здесь не было. ЦСКА он не рассматривал всерьёз и надолго. Видимо, у него уже была в голове стратегия, куда дальше уходить. Поначалу-то мы очень радовались его успехам в сборной Японии, следили за ним. Но в нём всё говорило о нежелании себя ассоциировать со своей страной — Хонда рвался в Европу. А то, что он с ЦСКА неподобающим образом поступил — это 200%.
— Вернблум в жизни совсем не такой crazy был, как на поле?
— Он сам про себя говорил: есть два Вернблума. Когда я выхожу на поле, у меня внутри какой-то тумблер переключается, башню сносит, и я готов и с себя, и со всех окружающих стружку снять. Если кто не добежит — жди беды, Понтус сразу напихает. Но при этом в первую очередь он самому себе спуску не давал, требовал максимально. Только на матчах в него будто что-то вселялось, и он становился другим. Вот там под горячую руку Вернблуму лучше не попадаться было. Зато после после игры — добряк и абсолютно адекватный человек. Берёт детей на руки, обнимает жену, шутит, прикалывается, смеётся. Всё время на чиле, на расслабоне, без каких-то заносов.
— Вас удивили его откровения в шведских СМИ?
— Мне кажется, Понтус стал жертвой информационного пузыря, в котором оказался. Сам по себе он ничего плохого против нас не имеет. Один из лучших периодов жизни Вернблум провёл в ЦСКА. Ему здесь было бесконечно приятно находиться — его же все любили, на руках носили. И сам Понтус чувствовал себя у нас важным действующим лицом. Я точно знаю: ему здесь очень нравилось. Не знаю, можно ли такие подробности печатать, но он рассказывал: «Эти русские совсем уже — у них даже унитаз с подогревом! Так кайфово ночью сесть на теплое сиденье». Они жили в хорошем месте, в резиденции Рублёво. Сообщение с Европой было налажено, с переводами никаких проблем — семье Вернблума тут во всех отношениях было комфортно. Поэтому мне сложно комментировать его высказывания. Мы с ним до сих пор на связи, поздравляем друг друга с днями рождения. Никаких русофобских высказываний я с его стороны не замечал.
— Что же на него нашло?
— Наверное, это просто общий тренд, и сейчас так модно говорить в Европе. В любом случае Понтус оставил здесь часть своего характера и души. Я как-то сказал Магнуссону: «Тебе повезло, что ты с Понтусом не пересёкся». Виктор Михалыч всё убеждал его: «Мага-Мага, давай-давай». А Понтус его просто катком пару раз переехал бы, и Мага бы всё понял. Вернблум — настоящий боец. Я помню, как ему шипом пропахали берцовую кость. Он кость увидел у себя! Я с ним ездил в Боткинскую больницу, зашивать рану. Понтуса на носилки положили, накрыли одеялом. Его всего трясёт, а он улыбается! По самоотдаче Вернблум был одним из лучших среди всех футболистов, кого я знал. В одном строю стоит с Березуцкими или Игнашевичем.
— Юмористы вроде Василия Березуцкого или Набабкина разыгрывали иностранцев?
— Вася всегда был душой компании, всё время прикалывался. Постоянно шутки-прибаутки. Источник жизнерадостности. Вроде бы братья-близнецы, но Лёша намного спокойнее, задумчивый, философ. А у Васи что на уме, то и на языке. У них с Вагнером был уникальный контакт: этот лепит на русском, тот отвечает на португальском — и оба друг друга понимают! Забавно было со стороны наблюдать. У бразильцев есть традиция: в день рождения подкараулить именинника, разбить яйца о голову и ещё мукой сверху обсыпать. При Вагнере с Карвальо она в ЦСКА была, а потом ушла. Недавно в день рождения Виллиана [Роши] Мойзес эту традицию нам опять вернул. Можно сказать, наблюдаем возвращение бразильского менталитета, задора в нашу команду спустя 20 лет.
— Передавать не только слова, но и мимику, жесты, тон тренера вас Зико научил?
— Я к тому времени и сам понял, что нужно ещё и нерв, эмоцию передавать. У Зико в Японии был переводчик: как бы тренер ни кипел, тот абсолютно безэмоционально передавал его слова. Зико мне сказал: «Такое мне не подойдёт — месседж не доходит. Если я нахмурю бровь, тебе нужно нахмуриться вместе со мной». Это, опять же, мне дало отсылку к самому началу. Я понимал, что нужно не только давать синхронную дорожку, но ещё и с интонацией оратора её передавать. Если он поднимает голос, чтобы заострить на чём-то внимание, ты тоже должен это сделать. После такой школы мне было странно услышать от Хорхе Карраскаля: «Слушай, ты переводчик? Так переводи спокойно. Тренер — он, а не ты». Он думал, что я ему пихаю, а я просто стараюсь максимально сымитировать оратора — как старшие товарищи учили. Если не передавать интонационный аспект, сигнал просто не воспримется. Поэтому для меня было комично получить нагоняй за качественно выполняемую работу.
— А бывало, что из чувства сострадания, эмпатии переводили не совсем то, что говорил тренер?
— Если тренер игроку пихает, а ты его хвалишь, это будет выглядеть странно. Если была возможность чуть-чуть смягчить, самортизировать, я делал это. Известна история, как Валерий Георгиевич заменил Дуду в первом тайме на «Динамо». Конечно, на эмоциях и тот, и другой наговорили много. Пришлось чуть-чуть снизить градус, некоторые реплики немного перефразировать, сказать другим тоном, чтобы не вывести ситуацию на новый виток напряжённости. В конце концов это пошло на пользу команде. Иначе две стороны могли искры высечь из камня.
— Когда вы начали испанский язык осваивать?
— С приходом Паулино Гранеро. Поначалу-то я ловил себя на мысли: «Зачем мне испанский, если я португальским в совершенстве владею?» На самом-то деле языки хоть и похожие, но разные. Наверное, мне нужно было проработать 10 лет с Паулино, чтобы выучить испанский. Когда у нас не стало бразильцев и пришли Медина, Карраскаль, Мендес, у меня было два года полного погружения в испанский язык. Сама жизнь меня туда отправила, но предварительно дала подушку безопасности в виде нескольких лет работы с испанским специалистом. У Паулино я набрал базовую лексику, которая потом очень помогла в новой главе жизни. Я даже составил для себя словарь терминов на испанском языке — 30 страниц в блокноте телефоне. Перед каждой теорией я его пролистывал, чтобы освежить в памяти те или иные выражения.
Латиноамериканцы у нас были ребятами непростыми, знающими себе цену. За две-три ошибки легко было получить от них нагоняй. Уже при Федотове у нас были два бразильца и три испаноговорящих южноамериканца. Я переводил на испанский, но бразильцы тоже нормально всё понимали. А сейчас на авансцену у нас снова вышел португальский язык.
— Из новой легионерской плеяды самый способный к языкам — Мойзес?
— Думаю, да.
— Он даже в сообщениях на русском выделяет обращения запятыми и использует формы слов вроде «какова». Уникальный случай?
— Мойзес серьёзно учит русский язык. Он и в интервью говорил, что для него важно погрузиться в культуру страны, в которой живёт, общаться. Вообще, он молодец. У него хороший интеллект, в том числе футбольный. Мойзес прилично помогает команде в коммуникации, от него постоянно исходят поддержка, подсказ. Наверное, он действительно отождествляет себя с командой, в которой живёт, и отдаётся ей на 200%. Человек не просто приехал: зарплата капает — и ладно. Мойзес всей душой радеет за общее дело. Это уже какой-то новый виток бразильского профессионализма. Раньше у них не было личных тренеров по фитнесу. Сейчас же они следят за питанием, режимом. До мозга костей профессионалы. А коммуникация — одно из обязательных условий успешных выступлений. Мойзес в этом плане один из самых способных футболистов.
«Предательство» Марио
— Для Марио Фернандеса вы были больше чем товарищем и коллегой — как будто старшим братом?
— По сути, да. На протяжении многих лет у нас не было других бразильцев, и мы были с ним вдвоём.
— Он даже у вас дома прописан был?
— Да, мне до сих пор на домашний адрес приходят налоговые извещения на его имя.
— Как так получилось?
— Мы максимально старались ему помочь. Чтобы оформить Марьяне, жене, вид на жительство в России, Марио нужна была постоянная прописка. А как её ему сделать, если у него и квартиры-то здесь своей не было? Кто-то предложил: «Хочешь — к себе пропиши». Я и прописал.
— А в чём смысл был?
— Вид на жительство давал его жене возможность три года беспрепятственно въезжать и выезжать из России, не заморачиваться с визами и находиться в стране неограниченное количество времени. При желании она даже могла устроиться тут на работу. Мы пошли на это, прописали Марио, а Марьяна… не прилетела. К тому времени она, по-моему, забеременела и осталась в Бразилии.
— Так он до сих пор у вас прописан?
— К счастью, нет (улыбается). Я, можно сказать, с последней уходящей электричкой успел его выписать. Для этого нужно было личное присутствие Марио в МФЦ. Если бы он не поставил свою подпись, до сих пор был бы прописан у меня, и я оплачивал бы счета за плюс ещё одного человека. Он уже был в «Зените», а мне ещё шли извещения из налоговой с требованием оплатить налог с вознаграждения за игры в сборной России. Видимо, в базе ФНС остались устаревшие данные. Он поменял номер телефона, связи оборвались, а корреспонденция на его имя до сих пор приходит на мой почтовый ящик. На каком-то этапе меня прямо-таки бомбардировали этими заказными письмами — было немножко некомфортно. Я всё это в клуб переправлял, а они коллегам в «Зенит» пересылали.
— Гончаренко то ли в шутку, то ли всерьёз говорил, что излишней опекой вы только навредили Фернандесу. Справедливый укор?
— Марио такой человек, что абсолютно не может быть в одиночестве. Если он находился в России один, без семьи, то даже в съёмной квартире не жил. Ему там тоскливо и неуютно было. В бытовом плане Марио беспомощный человек. Даже базовые вещи — приготовить, постирать, погладить — он не может делать. Конечно, на базе ему было комфортнее. Там повара, прачечная, коллектив. У него и девушка появилась только на финальной стадии в России. В основном Марио здесь один как перст жил. Я, честно, удивляюсь его стойкости. Сейчас-то у нас бразильцев снова много — им весело, они живут в своём мирке. А Марио был один. На базе придет в столовую, поест и возвращается к себе фильм смотреть — такая себе жизнь… Понятно, что бо́льшую часть времени мы общались с ним вдвоем — в автобусе, самолете, на сборах и на заездах. Хочешь не хочешь, за столько лет произошло определённое слияние душ. Конечно, мы о многом разговаривали, не только о футболе. Он очень корректный, верующий, порядочный человек. Часто повторял: «Всё в руках Всевышнего. Когда ему будет угодно — даст мне семью, детей». А ещё он очень позитивный. Даже если на душе кошки скребут, всегда покажет палец вверх, улыбнётся. Нет, я не считаю своё присутствие рядом с ним вредным. Может, если бы меня рядом не было, он вообще в петлю полез бы… Кто знает?
— Без вашей поддержки он вряд ли добился бы такого успеха в футболе.
— Как бы то ни было, он незаурядный игрок и имеет талант божий. В расцвете сил и лет Марио был одним из лучших крайних защитников в мире. Может быть, ему тяжело давались иностранные языки. Он сам жаловался: «Я выучу 10 слов, а через несколько дней забываю». Я удивлялся: «Как же ты в футбол-то играешь, если несколько слов запомнить не можешь?» Но футбольный интеллект — это другое. Марио играет по наитию. Мне его агент рассказывал: «Утром встаёт: «С кем мы сегодня играем? А, ну ладно, поехали». Ему и готовиться особо к матчам не нужно было. Как он видит игру — так и играет, и всё по делу, со смыслом. Возможно, я просто составлял ему компанию, чтобы было с кем поговорить. Потому что совсем одному, когда не с кем словом перекинуться, — это сложно. А со мной он мог всегда поболтать о чём угодно.
— И вам по-человечески было с ним интересно?
— Да. Он казался закрытым только потому, что вынужден был тащить свою лямку в одиночестве. Со мной он и шутил, и смеялся. Марио говорил: «Меня преобразила Россия». В Бразилии же он был оторвой. Такие фортели выбрасывал — боже упаси. Из сборной сбегал. А здесь, в северной стране, он обрёл Господа Бога и стал очень светлым, весёлым человеком. Слова бранного от него никогда не слышал. Каждый из нас может на кого-то обозлиться, обидеться, но Марио я в таком состоянии не видел. Всегда с улыбкой, на позитиве. Если Вагнер живёт и получает удовольствие от жизни, то Марио больше в себе, но очень тепло, по-доброму относится к людям. Под конец он стал намного лучше понимать русский, и это ему здорово помогало.
— Всё понимал, но стеснялся говорить?
— Наверное, стеснялся. Но под конец и это ушло, и он мог спокойно в ресторане сделать заказ и в самолёте выбрать курицу или рыбу. Виктор Михалыч говорил: «Так, Макс, отойди. Пока тебя нет, Марио со мной по-русски общается». 10 лет работы и общения с Марио — это целая веха, и она у меня в сердце и глубоко в душе осталась.
— Для вас переход Марио в «Зенит» в 2023 году стал личным ударом, предательством?
— Мы делали всё, чтобы он пришёл в ЦСКА. Месяца полтора не вылезали из переговоров. Роман Юрьевич максимально озадачился этой темой. Но на каком-то этапе позиции не сошлись, и всё пошло так, как пошло. Тот день, когда увидели его финальную подпись, я помню практически по минутам. Мы не хотели верить, что это правда. Мне по-человечески было очень горько. Я убеждал его: «Марио, пожалуйста, послушай Романа Юрьевича. Ты же наш Марио. Мы всё сделаем». А он твердил: «Всё классно и здорово, но…» Как будто глухой со слепым говорил. После стольких лет дружбы мы будто резко отдалились друг от друга. После этих переговоров у меня было полное опустошение. Корил себя: «Что я сделал не так? Какие ещё доводы мог привести?» Поражаюсь Роману Юрьевичу, как он каждый день находил какие-то новые аргументы и силы для продолжения диалога. Мы реально боролись за него.
— С чего вообще эта история началась?
— Сначала Марио попросил отпустить его на рождение ребёнка. Потом он захотел увидеть первые шаги сына, после — поиграть за «Интернасьонал». Всё это время ЦСКА шёл ему навстречу, ждали его. Когда в конце концов мы увидели его подпись под контрактом с «Зенитом» — поняли: всё.
— Как это было?
— Мне прислали фото — краешек документа с автографом. Я переслал Роману Юрьевичу. Удивительно, но сам Марио на контакт больше не выходил. Общение как отрезало. Единственный раз я с ним пообщался на игре в Питере, когда мы выиграли в чемпионате. Он стоял в подтрибунном помещении. Увидел меня — расплылся в своей широкой улыбке: «Привет, Макс! Как дела?»
— Как будто ничего не произошло?
— На встречных курсах перекинулись парой дежурных слов — и всё. Как будто и не было этих 10 лет. Никто же не знает про наши долгие вечера на базе. Легионер приезжает — будь добр давать результат. А он был один, и, конечно, ему было несладко. Это же всё остаётся за кадром. Мы вместе это время вместе проживали и, наверное, немножечко сошлись характерами. Оттого мне было вдвойне больнее, что всё так получилось.
— Вы тоже считаете, что он погнался за деньгами?
— Мне кажется, он стал жертвой убеждения со стороны других людей. Марио по характеру ведомый, им можно манипулировать. Не то чтобы затуманить ему мозг, но представить ситуацию однобоко. А он слепо в это верит. Я говорил: «Ну как же так легко ты ведёшься на доводы других, когда мы тебе говорим всё как есть?» И, по сути, дела у него там не задались. Уверен, в ЦСКА Марио продлил бы себе карьеру года на два точно. Дома и стены помогают. Я ловил себя на мысли: «Ты же наш Марио! Что с тобой происходит? Кто тебя так переубедил? Вернись». У англичан есть фраза: «Моё сообщение падает на глухие уши». Марио не услышал наш призыв. При этом, когда матрос прыгает за борт, каравелла продолжает движение. Может быть, он был одним из лучших, но у корабля свой путь.
— Долго вы эту историю отпускали?
— Какое-то время ощущение было примерно такое, как будто тебя девушка бросила. Или перестал общаться лучший друг. Я себя утешал: в семье-то от меня никто не ушел, слава богу. А Марио — взрослый мальчик, у него семья. Наверное, ему так посоветовали. Если он выбрал такой путь, наверное, так ему нужно было. Если он планомерно, день за днём выходил с такой непоколебимой позицией, наверное, он как-то для себя мотивировал это движение и пришёл в конце концов туда, куда хотел. Глупостью это было или нет — покажет время. Но про время Марио в ЦСКА, я думаю, никто не скажет, что он выступал за клуб вполсилы. Он отдавался полностью и максимально помог клубу на своём этапе.
— А себя вы можете представить без ЦСКА и без футбола?
— Без футбола, наверное, уже нет. Ловлю себя на мысли, что офисная работа с 9:00 до 18:00 с двумя выходными — это уже не мой формат. Настолько уже вошёл в этот ритм, что выходной ассоциируется с матчем, праздником. Ты всю неделю готовишься к нему и, если побеждаешь, получаешь колоссальное удовольствие. У нас у всех уже эта зависимость выработалась. А ЦСКА — это уже дом родной. Мне здесь комфортно, уютно и тепло. Мне не с чем сравнивать, и дай бог, чтобы не пришлось этого делать. Тот самый разговор: «Максим, ЦСКА ищет переводчика — вы готовы?» — это был поворотный момент. В тот день линия моей судьбы изломилась и пошла по этой траектории.
— У вас ещё остались спортивные мечты?
— После Кубка УЕФА мы играли на Суперкубок с «Ливерпулем». И тоже вели в счёте, как с «Рейнджерс». Но тогда дотерпели эти семь минут до финального свистка, а тут пропустили и проиграли в дополнительное время. Тогда Даниэл сказал президенту: «Ничего страшного. Мы скоро приедем в Монако уже не обладателями Кубка УЕФА, а победителями Лиги чемпионов». И очень эта фраза Евгению Ленноровичу понравилась! С 2018 года мы не были в Лиге чемпионов. Соскучились. Очень надеюсь, что с нас скоро снимут ограничения и мы снова почувствуем этот драйв. Разминка накануне, запах свежескошенной травы, бурлящий котёл в день матча — ни с чем не сравнимые ощущения. А если ещё и побеждаешь — просто непередаваемое удовлетворение и огромная радость!
Источник: www.championat.com
Комментарии